Бета: Laurefin
Фандом: D.Gray-Man
Жанр: ангст, драма
Рейтинг: PG-13
Дискламер: права на оригинальные образы принадлежат Катсуре Хошино
Примечание: завершающая часть авторской реалии по дигреймену
Вся реалия запрещена к размещению где-либо!!
В конце пути
Дальше >>
Узник страха, боли, лжи,
От цепей как зверь бежишь,
И не скован ты как все
В сердце, мыслях и душе.
Жизнь твоя стальная цепь,
Разорвет ее лишь смерть...
Unreal «Цепи»
От цепей как зверь бежишь,
И не скован ты как все
В сердце, мыслях и душе.
Жизнь твоя стальная цепь,
Разорвет ее лишь смерть...
Unreal «Цепи»
Неделя под прицелом.
Неделя, как его глаза стали похожими на золото.
Неделя, как вернулись четыре экзорциста, ученик Книгочея и потомок Ноя.
Неделя, когда началось это проклятье...
Аллен не узнает его. Ну, не то чтобы он не знает его имени, но не помнит, что было. То чувство, что заставляло шпенделя всегда задираться с Кандой, заставляло его злиться или заливаться краской, заставляло ластиться и стонать под жесткими пальцами... Трудно назвать то, что с ними случилось – любовью, но чувство полноты и умиротворения, которое накрывало их в минуты духовной близости, было чем-то несравнимо большим, чем какая-то мифическая любовь.
А теперь Уолкер стал кем-то совсем иным, кем-то холодным, расчетливым и бездушным. Он стал зверем.
- Я принес тебе еду.
Из темного угла камеры на него смотрят два внимательных желтых глаза хищника.
- Нанялся работать подавальщиком? Похвально, экзорцист. Ты не для сражения создан. У тебя ведь такая изумительно-гладкая кожа...
Канда не отвечает. Он до сих пор помнит, как во время их последнего утра вдвоем, сразу после жуткой ссоры, лаская мальчишку, мечник медленно, сквозь пелену желания понимал, что это уже не Аллен, но не мог остановиться. Как до боли сжимал пальцы на бедрах, как до крови кусал губы – только бы наваждение прошло, и из-под светлых ресниц на него бы упал прежний, замутненный страстью взгляд серых глаз. Но наваждение не прошло и после того, как обоих прошил дикий оргазм, и после того, как налетел отряд воронов, скручивая обнаженного и все также ядовито ухмыляющегося мальчишку. Который уже был четырнадцатым потомком Ноя.
- Почему именно сейчас? – задает, наконец, вопрос Юу. Он, как и в прошлый, первый визит, не смотрит в угол с цепями.
- А почему нет? – хмыкает ему поломанный голос из темноты. – А вот почему меня не убили – это вопрос. Странно, не находишь? Экзорцисты держат в плену врага, враги не спешат спасать пленника... Может быть, они хотят поставить опыты на мне? Я ценный материал.
Канда все больше хмурится. Он тоже давно размышляет о том, что этот ублюдок так легко озвучивает. Никто не выпустит Уолкера или то, что от него осталось, на волю – не отдаст его Канде, разве что на убийство, не позволит больше прижать к себе и согреть или разозлиться и двинуть ни за что, а потом просить прощения – совсем шепотом, чтобы никто не услышал, и еще долго лежать рядом и чувствовать, как мягко руки гладят длинные черные волосы, распущенные только за этим...
- Мальчишке снится сон. Хочешь, расскажу?
- Очередная пошлая шуточка? – хмуро отзывается мечник, неподвижно стоя у входа. Его левая рука сильно сжимает рукоять Мугена, напряжен и готов ударить зверя в любой момент – дай только повод.
- Он больше не стоит на обрыве у воды, ты знаешь?
Юу вздрагивает от этих слов и впервые смотрит на Четырнадцатого в теле мальчишки. Глаза привыкли немного к полумраку, и желтая радужка уже не кажется такой хищной; заметны синяки и ссадины, кое-где подтеки крови на светлой коже, цепи на руках и ногах, ограничивающие движения, хотя он еще ни разу не пытался хоть как-то противодействовать своим захватчикам. Этот зверь играет. Он позволяет бить себя, он позволяет пленить себя, он позволяет думать, что он весь во власти врага, но заблуждается, фатально заблуждается тот, кто думает, что зверь беспомощен. Он ждет. Терпеливый хищник и большая глупая добыча. Четырнадцатый Ной и Экзорцисты.
- Не знаю, - наконец отвечает Канда. Мальчишка не рассказывал содержание своих кошмаров, информацию приходилось выбивать, если вдруг возникала необходимость. Зато этот Ной всегда все знал, не мог не знать, даже если и хотелось бы.
- Мне даже жалко его, - с насмешкой продолжает «Аллен», но голос очень тихий и странный – будто правда сочувствует. Умеет? – Глупо получилось. Экзорцист, почему тебя привлек этот малец? Он же фальшью пропах от головы до пяток. Странный, с тех пор, как я в его теле поселился, он ни разу не попросил меня отдать ему его.
- Как будто бы помогло.
- А что? Может быть и помогло. Я в ловушке, экзорцист. Когда я впервые увидел пацана с паразитической Чистой Силой, я думал, она даст ему почти бессмертие, не говоря уж о возможностях, а значит, мне стоит поторопиться и занять позиции. Вечное тело – да хотя бы живущее дольше обычного – это как раз для моих планов. Но увы, через несколько лет, когда мальчишка уже оказался в этом вашем Ордене, тело начало сдаваться. Я не понимал, что происходит, а паренек принял все как есть. Это злило, вообще-то, но больше – утекающие сквозь пальцы иллюзии о бессмертии. Я ошибся, экзорцист. Из всех сосудов, что я мог бы взять, я выбрал самый строптивый и самый недолговечный...
Неожиданно Ной заходится кашлем, сильным и даже с виду болезненным: его сгибает почти пополам. Когда «Аллен» откидывается назад, к холодной стене, на губах его чернеет кровь, а дыхание громкое и прерывистое.
- После того случая с моим братцем, Чистая Сила, уничтожающая руку мальчишки, переместилась и в сердце. Неделю назад телу оставалось примерно три года. Маловато, не находишь? Ты спросил, почему именно сейчас. Ответить могу лишь это: время утекает от меня, а тело почти сдалось. Я всего лишь запертый в клетку зверь, понимаешь?
Мечник долго молчит. Откровенность неожиданна, разум заставляет сомневаться в сказанном, но три года... Это страшные цифры, страшные предположения. Комуи говорил, что осталось десять лет, и как же сильно он заблуждался...
- Ты сказал, что три года оставалось неделю назад. А что же сейчас?
- Чистая Сила тоже строптива, она меня не признает. За неделю я потерял еще месяц: время стало течь в четыре раза быстрее, но выбраться отсюда я пока не могу.
- Что ты хочешь от меня?
Неожиданно Ной довольно ухмыляется: хитро, продуманно – понял, что экзорцист попался.
- Помоги мне сбежать.
- Нет.
Ответ резкий, без колебаний и размышлений. Он не станет предавать Орден ради кого бы то ни было. Хотя...
- А если я освобожу мальчишку?
На этот раз Канда думает. Сбежит Ной, завершит свои дела в теле шпенделя и освободит его? Бред, кто бы стал в это верить. Но если есть возможность снова увидеть серые глаза, снова слышать не этот хрипловатый и насмешливый голос, а знакомый подначивающий или обиженный... И время, время... Меньше трех лет, а чем дольше промедление, тем меньше останется на то, чтобы быть вместе...
- Не верю.
- Правильно делаешь. Но я докажу. Мне нужно три месяца. Это год его жизни при условии, что меня не убьют. Почти два будут твои. Я Ной, и хоть это для тебя ничего не значит, но данное мной слово непреложно. Я клянусь вернуть тебе Аллена Уолкера через три месяца. Согласен?
«Аллен, прости меня...»
Торговаться жизнью дорогого человека – что может быть отвратительнее? Еще три дня Канда не находит себе места. Ему кажется, что кто-то ходит под дверью, кто-то следит за ним, не отводя цепкий взгляд, кто-то уничтожит его, как только он закроет глаза.
А Четырнадцатый ублюдок знал, о чем говорил. «...при условии, что меня не убьют...» Зверь чувствовал свою смерть, зверь знал, чем все закончится: ничего не мешало ему просто сыграть на чувствах привязавшегося экзорциста.
«Прости, пожалуйста...»
***
- Эй, Канда!
- А? Опять ты пришел? Чего надо?
- Буу, как всегда не рад мне.
Прохаживается взад-вперед. Руки за спиной, взгляд в потолок.
- Тебя давно не было. Чего ты ждал?
- Нуу, например поцелуя? – смешок. – Не будь таким холодным!
- Пф, вот еще.
- А пойдем со мной, а?
- Куда еще.
- На крышу! Я любил там сидеть, помнишь?
- Да помню я, не мельтеши.
Слишком поспешно – к двери. Голос уже далеко.
- Где ты там? Я жду!
Поднимается по старым ступеням, пыль небольшими облачками вспархивает вокруг ботинок, но взгляд только вперед, не оглядываться ни в коем случае. Шаг, два. Дверь хлипкая, скрипит под нажимом, противится, но не может предотвратить.
Ветер. Порывами, касаниями – как те, что он дарил: такие же непостоянные, незабываемые… Несравнимые ни с чем. Ветер – бледное подобие, фальшивка.
А на крыше он один.
И вокруг только белый чистый снег, так похожий на его волосы.
***
- Почему ты грустишь?
- Уйди!
- Чтооо? Прогоняешь меня? Как можно.
- А вот так. Сгинь, морок!
- Ты не веришь? Я здесь, правда. Я жду тебя. Ждал все это время, а ты не шел… Почему?
- Ты…
- Не хочу сидеть здесь! Я как всегда…
Тенью – за дверь.
- Подожди!
За дверью пусто. Ни шороха, ни звука – ни намека на то, что кто-то шел мимо. Резко захлопывает дверь, стараясь не сорваться. Темные волосы ложатся волной по подушкам и одеялу. Он никогда не мог удержаться от того, чтобы погладить их или, аккуратно собрав, подвинуть и сесть рядом, чтобы прикоснуться к лицу.
Слишком холодно, слишком гулко стучит сердце. Закутаться поглубже, подальше от мира. Туда, где нет этой пустоты до звона, где нет одиночества и холода. Где его руки легко касаются кожи, и шепот заставляет сердце биться чаще. Где все еще рядом.
***
- Глупый… Ну не плачь, а?..
- Вот еще, - глухо, в подушку.
Кажется, что касание. Как же реально... И шепот – на ушко, только ему одному:
- Я люблю тебя, правда, люблю. Отпусти...
Резкий рывок.
- Нет!..
Пустота.
Смотрит в одну точку, пока не становится совсем темно и мысли увязают в собственном мраке. На автомате ложится на постель и смотрит в черное окно. Когда-нибудь там взойдет солнце. Когда-нибудь они еще раз взглянут на него вместе. Обязательно. Слова ведь материальны, правда? Тогда можно звать, и он услышит. И придет. Обязательно. Останутся те два года – хотя бы они... Нет, вся жизнь. Будет еще целая жизнь, в которой он сможет, наконец, сказать несколько важных слов, что раньше вообще не имели значения. Обязательно.
И все будет хорошо. Обязательно...